С приходом сентября стали отходить грибы. Мы старались успеть заготовить побольше, насушить. Да и просто поесть, пока есть такая возможность.

Ягоду, в основном бруснику, собирали и рассыпали тонким слоем на чердаке зимовья. Она постепенно обветривалась и подсыхала. Сборами даров природы занимались в свободное время, если успевали пораньше с рыбой разделаться. А то, бывало, из-за шторма целый день по лесу лазили - по озеру не поплаваешь, так хоть по тайге полазишь, с пользой день проведёшь!  

Заштормило как-то наше личное море не на шутку, да в придачу дождик заморосил. Из тёплого дома даже нос не хотелось высовывать. Провалялись до обеда, бока все по-отлежали, а тут и погодка поутихла. Дождик-то моросит, а ветерок почти стих. Одели мы с Саней оранжевые рыбацкие куртки, да сапоги болотные, и двинули по бурановской дороге вверх, к гольцу, грибочки пособирать, да заодно дорожку глянуть, не завалило ли где.

В тайге пахнет сыростью и грибами, с раскатанных голяшек сапогов стекает вода. Отходить от протоптанной бурановской дорожки и не приходилось, грибы то тут, то там «перебегали нам дорогу». Шли потихоньку, изредка останавливались, чтобы срезать очередной грибок, и болтали о жизни, будущей и прошедшей. Собаки крутились вокруг. Молодые лезли к нам, когда мы приседали за грибами, усердно нюхали их, и не могли понять, что мы в грибах нашли такого ценного, что даже в такую погоду не усидели, и пошли за ними. Такое же внимание они оказывали и голубичным кустам, причём тем, с которых мы едим, а не с других. Подбегут, сунут свой мокрый нос в куст, обнюхают, оближут, а есть - не едят. Да и нам уже после них как-то не очень хотелось эту ягодку есть. Наорёшь на них:

- Что вам ягоды мало, вон вокруг её сколько! – а нет, всё равно к нашей лезут, вкусней у нас!

Так со смехом и уже изрядно наполненными пакетами подошли к подножью гольца. Лес заметно поредел, пора назад. Собаки, крутившиеся у ног, скрылись из виду, как будто прочитали наши мысли, и рванули домой. Вдруг чуть в стороне от дороги раздался лай старого Гека. Лай стал удаляться к редкому болотистому лесу. Спустя несколько минут его поддержали остальные собаки. Лай был едкий, звериный. Вскоре тайгу заполнил гул, движение прекратилось.

- Закружили кого-то наши собачки! - сказал я, – Ну что, пойдём, глянем, может сохатый!

На нас двоих было одно ружьё, мой старенький «шестнадцатый», напарник не захотел тащить карабин.

- Хватит одного, куда их! - сказал он при выходе.

«А вот сейчас и глянем, хватит или нет», – подумал я, когда мы двинулись в сторону лая. Хоть лес был довольно редким, видимость ограничена кустами ольховника и молодых листвяжек, окружающих небольшое, покрытое подсохшей травой, болотце, вокруг которого торчали сухие деревья, когда-то погибшие от избыточной влаги. Пробравшись сквозь кусты, нашему взору открылась не очень приятная картина. Ближе к той стороне полу-засохшего болота, метрах в ста пятидесяти, собаки крутили не лося, а моего старого знакомого, уже ставшего неотъемлемой частью моей здешней жизни косолапого!

- Ну что будем делать? - обратился я к Сане.

- Уходить надо потихоньку на хрен! - тихо ответил он, сжав до белизны в пальцах стоящую рядом сухую лиственницу.

 - А собаки? Они не бросят! А если я его цапанул при последней встрече, и он не ляжет? И с наступлением первых морозов нам его прошлые шалости покажутся детским лепетом по сравнению с тем, что он начнет вытворять, подгоняемый голодом и холодом, – возразил я, – Саш! Я заварил эту кашу, на мне ответственность, не дай Бог, что с вами случится, а мне с этим жить.

Сняв с себя яркую, оранжевую куртку, бросил её на выступающую кочку. Грибы поставил на траву. Саня отпустил и без него крепко стоящее дерево. В свободную руку он схватил мой пакет – я, честно говоря, не понял, для чего, но не стал спрашивать - он и так был не в восторге от моей идеи.

Да, а карабинчик-то сейчас не помешал бы, место открытое, расстояние нормальное, с десяти штук-то я бы его всяко положил… Но увы, у меня в наличии двустволка 16 калибра, несколько пуль 20 калибра, замотанные в целлофан для плотности, и запрессованные в латунные гильзы. Пуль 16 калибра не было, пришлось выходить из положения таким образом. Для гладкого ружья точка, на которой мы стояли, была для выстрела непригодна - далеко сильно. Пришлось идти по лесу в обход, напрямик по болоту к нему не пошлёпаешь, не даст подойти, заметит. Из-за ветра пришлось делать большой круг. Ориентируясь на лай, вышел к болоту с подветренной стороны, меня от зверя закрывал бугорок, поросший травой. Сердце колотилось, казалось, на весь лес. Проверив ещё раз свою старушку, ползком пополз на пригорок. Собаки крутили мишку метрах в тридцати от меня, он прыгал то на одну, то на другую, крутясь, как юла. В момент, когда он был ко мне спиной, я привстал на колено, и стал ждать удобного момента, в обоих стволах были пули. Долго ждать не пришлось, медведь резко повернулся в мою сторону, и с рёвом встал на задние лапы! Я дождался момента, когда голова повернётся, и выстрелил в район виска и уха. Зверь ухнул, закачался, сделал несколько шагов, стараясь удержать равновесие, и рухнул, как спиленное дерево, на вытяжку, в еще не утоптанную траву! Держа его на мушке, я постепенно приподнялся, стараясь разглядеть голову, чтобы сделать второй выстрел. Душа пела: «Ну наконец-то ты, дружок, от меня отстал!» Собаки теребили трофей, только пух летел, создавая суету, мешая стрелять. С той стороны заорал Саня:

- Ну что, убил?

- Вроде да! - ответил я.

Но только я закончил фразу, «убитый» соскочил на ноги, собаки с пучками шерсти во рту от неожиданности отлетели в стороны. Произошло всё так быстро, что я даже не успел среагировать. Осознал, что произошло, тогда, когда увидел медведя, бегущего по сухой траве в сторону моего друга. Стрелять нельзя, далеко уже, да и в Саньку попасть можно. Но, как мы потом выяснили, он бы предпочёл пулю от друга, чем когти и зубы незнакомого медведя, но это всё потом, с улыбкой на губах, а сейчас - не до смеха. Саня - как бельмо на глазах в ярко-оранжевой куртке, во круг сухие деревья в диаметре не больше 10 сантиметров, не спрятаться за ними, не залезть! Да и лазить он не мог, руки заняты, в обоих он так и сжимал пакеты с грибами, как будто это самое дорогое, что у него есть в этой жизни. Так он и стоял, с грибами, большими, пугающими глазами, и не издающим ни звука открытым ртом. Я бежал к нему, кричал, торопясь сбить зверя с толку, на ходу заряжая ружьё, то и дело падая, путаясь ногами в лежащей слоями старой сухой траве. Собаки уже пришли в себя и подключились к погоне.

Медведь шёл, как мне казалось, точно на Саньку. Тот стоял, как крепость, неподвижно и безмолвно сжимая пакеты. Но медведь, не меняя курса, пролетел метрах в пяти мимо, не обратив на него никакого внимания, собаки шли следом. К этому времени я уже порядком запыхался и, поняв, что опасность миновала, сбавил темп. Подойдя к другу, я прочитал по его лицу, что его на данный момент нет дома, оболочка стоит с широко открытыми ртом и глазами, а мысли и разум улетели вслед за раненным зверем. Я начал его трясти, вид Саньки вызывал у меня по какой-то причине не жалость, а смех, который я с трудом сдерживал. Через несколько мгновений к нему вернулся разум.

- Во дурак! Во дурак! – бормотал он. Кто дурак, я или мишка, так напугавший грибника, я выяснять не стал, да впрочем, какая разница, всё обошлось, и на этом спасибо! Лай постепенно затих, а может мы его уже не слышали. Спустившись по дороге до базы, я переоделся в более подходящую для погони одежду, взял карабин, зарядил его тяжёлыми полу-оболочными пулями, и двинул в сторону гольца.

Мои напарники наотрез отказались идти со мной, мол, твоя проблема, ты её создал, ты её и решай. 

Ну и ладненько. С одной стороны, наверное, и лучше так. Я знаю, что я один, не на кого надеяться. Да и, в случае чего, мужики не опытные, как себя поведут - одному Богу известно.

Отойдя немного от зимовья, повернулся, махнул рукой стоящим у гаража с виноватым видом Ваське с Санькой, улыбнулся. На ходу дослал патрон в патронник, нащупал большим пальцем на деревянном ложе СКСа флажок предохранителя, и отвёл его на себя, он звонко щёлкнул о скобу.

- Ну что, мой лохматый друг, я иду тебя искать, если ты не спрятался, я не виноват! – сказал я вслух, и уверенно пошагал по знакомой тропинке.

Страха не было, был скорее азарт погони. Часто останавливаясь, я прикладывал ладонь к уху и прислушивался. Собак не было слышно, слева шумела горная речушка. Когда я поднялся на голец, уже начало темнеть, тучи ускоряли этот процесс. Пройдя с километр по кромке ровного, как стадион, плато, нашёл подходящее место для спуска. Внизу чернел густой лес, покрывающий склон. Примерно в том направлении собаки и угнали медведя. Значит, мне туда!

Лая по-прежнему не было слышно. Прыгая по крупным камням, старался не упасть, или не застрять между камнями, наступив на предательский мох. И не дай бог что-нибудь себе вывернуть, проблем и так выше крыши! С пустившись в лес, шёл, стараясь держаться открытых мест, не залазить в чащу, где ограничивалась видимость. Я всё реже прислушивался к тайге, надежды услышать собак уже не было.

Через какое-то время я оказался у подножья гольца практически противоположно от места, где я стрелял. Надо обходить гору, выходить на дорогу и подтягиваться к дому. По бездорожью пробирался к дороге довольно долго, то и дела штурмуя каменные россыпи. Когда я вышел на знакомую просеку, сумерки почти поглотили тайгу. Местами я различал грибы, выбирал покрасивее и побольше, и одевал на штык карабина.

Вскоре совсем стемнело, сквозь сумрак доносился шум воды, перекатывающейся через камни, которыми было завалено русло горной речушки. Это гул мне был знаком давно и успокаивал меня, он служил ориентиром, бормотал мне в правое ухо то удаляясь, то, нагоняемый ветром, ревел, как наступающий ливень. В темноте стали мерещиться затаившиеся фигуры, стало жутковато. Я скинул со штыка грибы, перевесил карабин на правое плечо, горизонтально земле штыком назад, правой рукой взялся за холодную металлическую накладку приклада для того, чтобы у карабина был упор при нападении зверя со спины. Левой взялся за шейку ложа, и прибавил шаг. Собак на базе не было, мужики, с таким нетерпением ждавшие меня, пали в отчаяние. Да и я был в смятении: теперь я точно знал, что медведь ранен, не добран, что за этим может последовать, я прекрасно осознавал. Понимал и то, что виной всему я. Не стрельни я тогда весенним днём - и всё было бы не так.

Свои переживания я держал в себе, нельзя показывать, что сдался! Не имел я на это право, нельзя мне раскисать и ныть. Наоборот, старался пошутить на эту тему, где-то даже подтрунить идущего по нужде товарища, при этом пытаясь контролировать по возможности каждый его шаг.

«Псарня» вернулась к утру следующего дня. Уставшие и голодные. Не было Кореша, наш тяжеловес хорошо, если к вечеру притащится, спит где-нибудь в кустах, сил набирается. С его комплекцией такие пробежки очень утомительны, только если мишка его не подмял, не поворотливый он у нас.