К середине июня лёд на озере потрескался, превратился в большие поля, гонимые ветром то к одной стороне, то к другой. Привычного нам ледохода на озере не было, льдины очень большие и попросту не влезали в устье реки. Лёд уходил постепенно, крошась и перемалываясь за счёт движения по озеру. Прилетело много всевозможных птиц, некоторых я в жизни не видел. Утренние их песенки уже не так радовали слух, а временами просто раздражали. Виной всему были чайки, которые устраивали свои разборки в четыре часа утра. Что они там делили, не знаю, но шуму было столько, будто у них ночью миллиард украли, причём последний. Даже стрельба из ружья в воздух их ни капли не смущала. Мои выстрелы, конечно, принесли плоды, только не те, которые я ожидал.  Чайки их проигнорировали, а вот мужики нет – выскочили из избы взъерошенные, заспанные и стали задавать мне странные, на мой взгляд, вопросы типа  «Ты что, с ума сошёл или как? Чайки орут, да ещё ты под окнами пальбу устроил, так же и до инфаркта недалеко!» В общем, пришлось мне завязывать с утренними салютами, хоть я и выпустил-то всего обоймочку из СКСа, каких-то десять штук.

Приближалось время рыбалки. Мы занялись активной подготовкой техники, снастей, тары под рыбу. Ждали начало ловли с нетерпением, всем было интересно, какая рыба ловится весной, сколько времени нам понадобится, чтобы наловить на борт, и домой! Как известно, трёх человек на два экипажа не поделишь… Решили так: мы с Саней едем вниз, к месту, где из озера вытекает река Курейка, а Василий остаётся на базе. От нас это примерно 12 километров, там стоит  большая стационарная палатка, которая на время рыбалки станет нашим вторым домом. Дождавшись, когда ветром  лёд прижмёт к противоположной стороне, спустили лодку МКМ-ку, навесили мотор «Ветерок-8», накидали кучу запчастей к нему, загрузили вещи и – в путь! Добрались без приключений, ещё засветло. Оставшееся время до вечера потратили на благоустройства нового жилья и  подготовку к завтрашнему дню.

Сети ставили связками, длина которых достигала порой более двухсот метров, всё зависело от места постановки. Начало приходилось притапливать почти на два с лишним метра, чтобы дрейфующий лёд не вытащил их на берег или, что ещё хуже, не оторвал вовсе. Провозились весь день. Дело усложнялось тем, что лёд был прижат к берегу, где стояла палатка, и нам с утра, как и вечером, приходилось тащить груз. Сети расставляли долго, мешал плавающий лёд и мусор, да и сноровку потеряли без тренировок, провозились почти весь день, без перерыва на обед. На самом деле-то и обедать нечем было – надеялись, что управимся быстро, и ничего не взяли перекусить, а тащиться к палатке по льду на обед – чересчур уж спортивно. Ведь какой раз уже наступаю на одни и те же грабли, нельзя быть таким самоуверенным, природа-матушка за такое по ушам бьёт. Наказание голодом – это так, цветочки, бывали уроки и пожёстче. Но почему-то наш русский «авось» в некоторых случаях побеждает здравый смысл, и ничего с этим не поделаешь, так уж мы, русские, устроены…

Начались рыбацкие будни. Подъём в пять утра, завтрак, проверка сетей, обработка улова. Каждый день проходил как предыдущий, скучновато как-то. Первые дни уставали, конечно, потом втянулись, оставались силы и дурью помаяться! Я ударился в охоту на водоплавающих, в частности на гусей. Их было уже немного, основная масса прошла, но главное же – процесс!.. Соорудил метрах в ста от палатки скрадок, вырезал из плотного брезента профили, для устойчивости закрепил их на каркасах из проволоки и расставил по кромке берега. Издалека они на самом деле были похожи на стайку гусей, сидевших у воды, но стоило подойти ближе, они превращались в доисторических монстров из неизвестной истории. Как ни странно, гуси к ним подсаживались, хоть и редко. Теперь, когда оставалось свободное время, я мог коротать его на гусиной охоте. Результаты чаще были нулевыми, но вот время убивал всегда. У меня было ещё одно очень весёлое занятие – пугать оленей. Остатки их ещё шли на север небольшими табунками. Шли они по узкому, затопленному весенним паводком почти до леса берегу, где-то срезая мыс по тропам, натоптанным их предшественниками. Местность возле нашего лагеря не позволяла им пройти незамеченным, чем я и пользовался. В условиях тайги дикий северный олень очень пуглив и осторожен, но во время миграции он идёт напролом. Напугаешь небольшое стадо – оно отойдёт назад, дождётся второго и уже в большем количестве кидается на штурм опасного участка, не смотря на потери: вот надо им туда и всё!  Отстрел мы закончили ещё по стоящему озеру, у нас создалось впечатление, что они знали об этом. Шли олени мимо палатки, увязая по колено в пропитанной водой глинистой почве у самой кромки воды, не обращая внимания на горящий костёр и нашу возню, стараясь как можно быстрей пройти этот опасный участок. Смотрел-смотрел я на это нахальство и изобрёл прибор, который за доли секунды переключал сонных  неторопливых копытных на спортивный режим. Он состоял из трёхсотлитровой, когда-то брошенной экспедицией бочки и карабина. Действовал он так: предварительно выкрутив большую пробку, я, заметив оленей, прятался за ней, дожидался, когда они сравняются со мной, прислонял СКС к бочке и нажимал на спуск. Эффект поначалу пугал даже меня: тишину разрывал страшный грохот и гул, который ещё долго гулял по ущелью, подымая на уши всё вокруг. Олени пролетали мимо с такой скоростью, что даже в глину не проваливались, и исчезали за поворотом. Иногда моей жертвой становился ещё и мирно спящий Саня, после чего я узнавал много нового о себе и о местах хранения в организме человека моей бочки вместе с «долбанным» карабином! Так мы и коротали время.

Заполнив тару рыбой, мы отправлялись на базу. Дорога была не из лёгких – то тут, то там преграждал путь дрейфующий лёд. Приходилось перетаскивать гружёную лодку по льдинам до открытой воды, что стоило нам немалых усилий. Выглядело это примерно так. С разгону заезжаешь на льдину и, пока лодка не потеряла инерцию, выскакиваешь на лёд, запрягаешься в лямки, приделанные к носовому кнехту, и – вперёд, пока есть силы. Главная задача протащить лодку как можно дальше без остановок, да ещё следить за льдом под ногами, чтобы самому не уйти под него. Экстремальный, в общем-то, вид грузоперевозок. С каждой остановкой всё труднее сдвинуть гружёную лодку с места,  пробеги становятся всё короче. Добравшись до базы, мокрые от пота и воды, перетаскивали улов в ледник, после чего – отдых с ответами на многочисленные вопросы Васи. Намолчится он без нас, потом трещит безумолку. Общими усилиями придумали, как облегчить перетаскивание лодки по льду. С собой были привезены пропиленовые трубы, с толщиной стенок 2,5 см. Изначально они предназначались для подшивки полозьев на нартах для лучшего скольжения, но теперь нарты вроде не нужны, скользить не по чему, снег сошел уже полностью. Нарезали полосы по 10 см, приклепали их ко дну лодки и получились водные санки. Аэродинамические качества лодки, конечно, были ухудшены, но так как мы ездили на «Ветерке-8» и скорости бешеной у нас и так не было, на этот факт мы закрыли глаза. Зато перемещение по льду стало намного легче!

Шла третья декада июня, приближалось время нашего вылета. Чтобы успеть наловить рыбы на борт, увеличили количество сетей на нижнем участке озера и охватили десятикилометровый участок выше базы. На проверку ездили по одному, я – вниз, Саня – вверх. Я, как правило, уезжал на ночь, проверял сети, ночевал в палатке, утром с проверкой снастей двигался к базе. Вместе приходилось ездить только на перестановку. В один из таких дней, когда сеть на мысу перестала работать, я и Саша, собрав всё необходимое, поехали вверх переставить связку из трёх сетей. Собрав почти половину, я обратил внимание на чёрный комок, катящийся по берегу в нашу сторону.

–  Смотри, Сань, россомаха к нам бежит, не видит, наверное, – сказал я.

Интересно же рассмотреть поближе этого осторожного зверя, ведь мой напарник их вообще не видал. Мы замерли. Наш комок по мере приближения сначала превратился в ком, а потом в глыбу.

– Чёрт! – сказал я  другу. – Это же бурый, идёт в сторону палатки!

Медведь шёл по берегу не торопясь, останавливался, переворачивал лапами камни, что-то нюхал. Судя по его поведению, нас он не видел. Мы дрейфовали, держась за сети,  метрах в пятидесяти от берега. Что делать? Если этот гость дойдёт до палатки (там у меня ничего не убрано), то всё покончит. Карабин я с собой не взял, в лодке только старенький шестнадцатый, да и пуль хороших нету, так что добычу этого зверя для нас же лучше отменить!

– Попробую просто напугать. Может, свернёт куда, – как бы советуясь с Саней, сказал я.

Он молча кивнул. Мой друг был согласен на всё, лишь бы этот лохматый монстр ушел навсегда из его жизни. На том и порешили. Заряжаю два патрона картечи. До медведя метров девяносто, вреда ему на таком расстоянии картечь не принесет, а вот чтобы напугать, хватит. Прикладываюсь, делаю два почти одновременных выстрела в его сторону. Зверь, подпрыгнув на месте, большими прыжками уходит в лес! Результат есть, напугался! Как показал мой дальнейший жизненный опыт, эти два выстрела были самой большой глупостью, на совершение которой понадобились доли секунды, а расплачиваться пришлось куда дольше и дороже! Ведь платой могла стать моя жизнь или, чего хуже, людей, которые находились рядом со мной. Прошло уже почти двадцать лет с того случая, а помню всё до малейших подробностей. Сильно врезалось мне в память это противостояние зверя и человека. Таких глупостей я больше не делал, да и другим не советую. Поверьте лучше мне, чем попробовать это на себе!!! Сейчас я нажимаю на курок только тогда, когда уверен на сто процентов, что зверь после выстрела ляжет, и никак иначе. Это сейчас… А тогда, по молодости – ветер в голове и ничего не боялся.

Шло время. Наполнялся рыбой ледник и одновременно таяли наши продовольственные запасы. Скоро домой! Периодически выходили на связь с Олегом, всё шло по плану. В один прекрасный день, подъезжая к палатке, я заметил тёмное пятно на её фоне, сердце ёкнуло. Передёрнув затвор карабина, на малом ходу стал приближаться. Пятном оказалась дыра почти в половину палатки. Всё вокруг разбросано и сломано. По следам понял: пришел мною обиженный хозяин тайги. Стало как-то не по себе, с карабином не расставался ни на секунду. А что делать…  Починил палатку, навёл порядок, ведь не убежишь, рыбачить надо. И почти каждый раз по возвращении с базы я наблюдал эту картину, и опять шил и наводил порядок, а в скором времени просто привык. Жалко было гагачьи шкуры, которые я собирал на парку, он их нашел и слопал, паразит. Больших неприятностей он мне пока не доставлял. Уезжая, оставлял открытыми двери,  но он ими всё равно не пользовался, изверг, а заходил и выходил через стенки, оставляя после визитов огромные дыры.

Рядом  с моей палаткой метрах в трёхстах в озеро впадала речушка, которая, шумя перекатами, бежала по ущелью и острым клином врезалась в тихую озёрную гладь. В этом месте я баловал себя ловлей крупного озёрного хариуса. От речного он отличался бледно-серым цветом и строением тела. Речной – плоский, прогонистый, а этот –  толстобокий, упитанный. Таскать на удочку таких кабанчиков одно удовольствие! А ещё я обзавёлся новым питомцем, причём подводным. Как-то, проверяя сети, я обнаружил в них запутавшегося метрового налима, аккуратно выпутал и привёз с собой. Продел леску через рот и жаберную крышку, на один её конец привязал поплавок из куска сухого дерева, за счёт плавучести он держал леску в слегка натянутом состоянии, не давал ей запутаться и сам не мешал рыбе дышать, так как был всегда выше её. По прошествии некоторого времени налим привык к новому образу жизни и вёл себя спокойно даже при моём приближении. Я его кормил кишками после чистки рыбы, кормил не с рук, конечно, просто высыпал рядом, а когда есть, он решал сам. Мы даже устраивали прогулки, я – по берегу, а он – на поводке под водой, не всегда охотно, конечно. Саша был крайне удивлен, когда увидел эту картину.

Свободное время  я тратил и на изучение местности, лазил по тайге, нашёл старую базу какой-то экспедиции, судя по надписям на консервных банках, годов семидесятых. Полуразвалившиеся каркасы от палаток, запчасти от вездеходов, кучи батареек и щелочных аккумуляторов. Единственное капитальное строение – большая баня на берегу небольшой речушки. Поехал в конец озера, где вытекает из него река Курейка, по правому берегу которой за бугром, судя по ландшафту, должно быть озеро или болото. Забрался на бугор и – точно, небольшое озерко с плавающей по нему гагарой. Обходя его, наткнулся на очень старую могилу, по всей видимости, шамана. Из земли торчали деревянные, покрытые мхом идолы, пробитый ножом бронзовый то ли ковшик, то ли поварёшка. Отверстие в нём соответствовало форме ножа, которые используют уже сотни лет наши коренные жители эвенки. Длинное тонкое лезвие, заточенное односторонне, с правой стороны; прокол от такого ножа  напоминает неравносторонний треугольник. Такая форма  объясняется многофункциональностью этого оружия. На стоянке он был столярным инструментом, сверлом, долотом, рубанком, а на охоте –  орудием добычи и разделки. Как известно, проникающее ранение тонким колющим оружием куда опасней большой раны: повреждаются внутренние органы, входное отверстие  затягивается, не давая выходить крови, и животное рано или поздно умирает от внутреннего кровоизлияния, а может, и человек – кто их знает, как они тогда жили. Рядом лежала перевернутая кверху дном полусгнившая деревянная лодочка. Положив пару сигареток на могилу  и попросив удачи у духов, я продолжил обход озера. Перейдя через ручей, увидел старый, срубленный когда-то острым топором пенёк и старую, уже заросшую мхом тропинку, ведущую на едва поросший лесом холм. Поднявшись по ней, увидел ещё одно кладбище, но уже с большим количеством могил. Точно почитать было невозможно, большинство их было разрушено временем до такой степени, что определить, что это, было невозможно. Но три сохранились достаточно хорошо. Резные кресты, оградки, сделанные без единого гвоздя… Один памятник был собран на деревянные колышки вместо металлических гвоздей, как и на первой могилке, возле каждой лежала всевозможная посуда с характерными дырками. Возможно, оставляли что-то ещё, но оно просто не долежало до моего прихода, превратилось в труху. Один памятник выделялся из всех, он был обшит тонким листовым железом, которое крепилось к деревянной основе маленькими коваными гвоздиками. Видимо, это было самое последнее захоронение на этом погосте. Была начеканена какая-то надпись, но прочесть её я не смог, сильно уж металл был съеден ржавчиной. Неподалёку штабелем лежали когда-то срубленные топором уже загнившие деревья, причём большого диаметра. Я не видал, сколько ни лазил по здешней тайге, ни одного хоть немного похожего дерева. Откуда их привезли? Ещё одна интересная находка: уже осыпавшиеся, готовые для захоронения ямы. Неужели могилы копали впрок, летом? Опять же, как узнавали нужное количество? Я понимаю, что возможно предположить смерть пожилого, больного человека, но ведь умирают не только от старости. Одни загадки.

Кладбище, о котором говорится в рассказе. Фото сделано во время экспедиции группы Северный Путь в 2010 году.

Сходил пешком вниз по речке, половил чёрного, горного хариуса. Ниже озера река вся порожистая, на лодке даже соваться не стоит, долго не проплаваешь.

На основной базе жизнь шла, как и везде. Молодые собаки подросли, стали похожи на настоящих охотничьих псов. Больше всех шёл на пользу свежий воздух и лесное питание кавказцу. Он в росте обогнал свих сородичей почти в два раза, даже старика Гека, с чем тот никак не хотел мириться, то и дело задирался. Кореш, несмотря на свой внушительный рост, всё же соблюдал субординацию, и стоило Геку рыкнуть своей беззубой пастью, он уходил. Иногда такое подчинение не устраивало старика, он искал причину, чтобы придраться, и находил. Кидался на Кореша и пытался хоть дёснами, но укусить за что-нибудь. Молодой кобель смиренно отворачивал морду, чтобы старый за висящие губёшки не цапнул, покорно подставлял извергу лохматый бок. Вот тогда Гек отрывался от души. Судя по злости, с которой он это делал, создавалось впечатление, что  Кореш виновен во всех его неудачах в прошлом и будущем. Но иногда  такая воспитательная процедура заканчивалась весьма болезненно для Гека. Это случалось,  когда Гек ухитрялся укусить его за губу, после чего следовал бросок, затем щелчок огромной пасти, и старый с визгом убегал в свою будку – «брал больничный лист», но даже лёжа в конуре, рычал на Кореша. Видимо, понимал старый, что скоро придётся уступить место вожака молодому и сильному сопернику, а без боя сдаваться не хотел.