В августе ночи стали темнее, вечера прохладней, уходило короткое северное лето. Часто после скромного ужина я брал кисет и сделанную из сучка лиственницы трубку, уходил на берег. Там, у когда-то принесённого водой большого дерева, разжигал небольшой костёр. Не для тепла больше, а для души. Усаживался на белый от времени ствол, на колени забиралась и, мурлыкав, дремала кошка, от которой по всему телу расходилось нежное живое тепло, вокруг костра рассаживались собаки. На горизонте пряталось за кажущиеся издалека идеально ровными срезами гольцов солнце, зеркало озера изредка ломали круги от плескания рыбы. Иногда воздух резали крылья невидимых птиц, тишину нарушал только костёр, который с жадностью и треском поедал дрова. Но мы на него не обижались, пусть себе шумит, если хочется!

   В такие моменты невольно становишься философом, задумываешься о жизни, о её смысле. Как измерить жизнь человека? Годами? А может всё-таки делами и поступками, им свершенными, или же памятью о нем? Ведь пока помним человека, жив он в душе нашей, значит, не канул он в бездну времени, а живёт! Можно прожить сто лет, как будто и не жил вовсе, а можно прожить 20, но так, что их на 200 хватит с лихвой! Любой, наверное, человек хочет, чтобы его вспоминали добрым словом, за его дела и поступки. Вот сижу я сейчас на гнилом стволе, а ведь много лет назад, возможно, прямо на этом месте сидел человек, одетый в шкуры диких зверей, живший в своём маленьком по нашим меркам мире, который был для него необъятным, бескрайним. Использовал для охоты примитивное оружие, предметы быта, инструменты. Я – человек, попавший сюда по воле судьбы, по прошествии многих лет после его существования, бродя по тайге, наткнулся на захоронение его народа, где лежали его предки, а возможно и он сам. Смотрел я на старые памятники и оградки, и думал о мастере, который всё это сделал. Собрать такие конструкции, имея при себе даже современные инструменты и материалы, поверьте мне, задача далеко не из лёгких! А здесь всё собрано с такой ювелирной точностью, спичку не просунешь. Вот что оставил человек после себя - свою работу, которая вызывает восхищение у нас, людей пришлых. Я не знал его и, конечно же, никогда о нём не узнаю - кто он, как жил, как умер, но сижу на этом стволе и вспоминаю дело рук его и думаю о нём, а думаю - значит вспоминаю его самого! Вот он, след, оставленный маленьким человеком на нашей земле!

      В памяти всплывали беззаботные, весенние деньки, когда всего было вдоволь, еды, азарта, а главное - смысла. Стада оленей, сонно бредущие по озеру, весеннее, северное солнце, красота! Ниже базы метрах в пятистах в озеро впадала небольшая речушка, до неё по лесу мы протоптали на снегоходе дорогу, левый берег этой реки был обрывистым, и идеально подходил для скрытного подхода почти до самого озера, где я сделал из снежных кирпичей засидку. Снег, особенно в солнечную погоду, очень затрудняет определение расстояния до цели. Пришлось пойти на хитрость: от засидки, поперёк озера через каждые сто метров повтыкал в плотный весенний снег ветки ольхи. Теперь с расстоянием проблем не было, только кустики считай, и всё! Наш стратегический план был задуман так: мы сидим в зимовье, смотрим в окно, появляются олени, я быстро одеваюсь, бегу по натоптанной дороге к засидке и, когда табун попадает в промежуток между мной и базой, Саня выезжает на снегоходе, гонит их на меня. Мне оставалось только стрелять, выбирая быков, так как матки весной на сносях. Но не всегда всё проходило так гладко, не обошлось и без курьёзов. Как-то вышел довольно большой табун. Я, как всегда, побежал занимать свой пост, добежал до речки, прыгнул в русло и, скрываясь под обрывистым берегом, стал продвигаться в сторону засидки. Выйдя из–за небольшого мысочка, я увидел у самой моей засады голову оленя, всё остальное было скрыто обрывистым берегом.

«Вот те на!» – подумал я, – «не успел, но ничего, сейчас рёв снегохода выгонит их на открытое место!»

Заревел на базе «Буран», я приготовился к стрельбе. Но начало происходить что – то странное. Со спины над обрывом стал приближаться какой – то гул, при этом голова у засидки не двигалась, а просто смотрела назад. Гул становился всё ближе и ближе, пока не перерос в топот копыт, над моей головой что-то замелькало, бросая, как вспышки, на белый снег тёмные тени. Подняв голову, я обомлел от того, что увидел! Олени просто-напросто перепрыгивали меня, и как молнии уносились прочь! Я упал на спину, солнце слепило глаза, и начал «шмалять» по пролетающим пятнам. Почему «шмалять»? Да потому что стрельбой это не назовешь, карабин был упёрт в живот, пальцы жали на спуск, пока не кончились патроны. Плотностью огня я всё же сбил трёх оленей. Два упали замертво чуть ли не на меня, а одного пришлось добирать в лесу. Вот так я изобрёл новый вид охоты на оленя -«на перелёте»! Со слов очевидца Саши, который меня не видел, и чтобы не попасть на линию огня, остановился в сторонке, наблюдать за этой картиной было необычно, и поэтому интересно. Его мучили два вопроса: откуда я стрелял, и почему влёт, а не на земле? Но когда я вылез из траншеи, он всё понял и от души расхохотался!

С улыбкой вспоминал о нашем взбесившемся весной боевом коне «Буране». Приехал как –то Саня с гольца, весь взъерошенный, злой, матерится.

- Что случилось? - спрашиваю – Обидел кто?

- Да нет – отвечает он. – «Буран», зараза, на гольце от меня убежал! Я догнал оленей, спрыгнул стрелять, а он, бешенный, как ехал, так и уехал. Догнать не могу, меж камней проваливаюсь, а он лыжей об камень треснется, и опять от меня в сторону!Ииз сил выбился, уже стрелять собрался предателя. Думаю, с гольца если упадёт, то и доставать его смысла не будет, весь по винтикам разлетится, пока донизу долетит, а так при удачном выстреле хоть запчасти будут! Повезло ему, в камень здоровенный упёрся, тут-то я его и оседлал!

За ужином вычислили причину поведения снегохода. Скорей всего, заедает тросик газа, надо менять. Но мысль «менять» осталась лежать на кухонном столе. И буквально спустя несколько дней уже я наступаю на те же грабли! Ситуация почти такая же. Выходят олени на озеро, я прыгаю на снегоход, догоняю, спрыгиваю стрелять, а он уезжает по своим делам, я за ним! Вычисляю его траекторию движения, и на перерез. Но не тут-то было! Он лыжей об «надув» трясь, и поехал в другую сторону. Я уже почти без сил, а ему хоть бы что, бак полный, озеро около 70 километров, гуляй - не хочу! В такт пульсу в голове звучали Санины слова «стрелять его надо, стрелять». Но даже этого я уже сделать не мог, карабин торчал в снегу уже на довольно приличном расстоянии от меня. Надежда на то, что он заедет на берег, и там увязнет в рыхлом снегу, растаяла, как снежинка после первой его попытки. После осенних штормов на кромке берега камни из – за льда превратились в неприступную крепость для советской техники, и после удара лыжей об лёд он поехал в вдоль берега. Я сел на твёрдый снег, отдышался, попробовал закурить, но после такого кросса как-то не очень курилось. Бросив почти целую сигарету, направился к карабину, не хватало ещё и его потерять! Шёл не торопясь, ноги гудели, мимо меня метрах в пятидесяти на ту сторону проехал «Буран», но сил и желания бегать уже не было, дойду, думаю, до базы, заведу второй - и тогда-то я этого беглеца точно поймаю! Повесив на плечо карабин, ещё раз взглянул в сторону чёрной точки на той стороне, создалось впечатление, что она не двигается! Постоял ещё и точно, стоит родимый! Дошёл. Оказалось, он пробил лыжей лёд между камнями и застрял. С каким наслаждением я ехал на базу, словами не объяснишь! По приезду практически сразу занялся ремонтом, ну его нафиг такие пробежки морозным утром!

С какой-то особой душевной теплотой вспоминал свою старую, брезентовую, двухместную палатку. Весной, когда все основные дела были переделаны, я увёз её на голец, установил на первой ступени. Из – за своего маленького размера она полностью скрылась в яме, выкопанной мной в снежном сугробе под ним. Устелил пол слоем оленьих шкур, привез керосиновый примус, литровую, закопченную кружку и, всё что прилагается к ней - чай, сахар, да погрызть что-нибудь. Получилась маленькая, уютная берлога, защищённая от ветра плотными, снежными стенами. Олень к тому времени шёл по гольцам уже редко, да и не для наживы я поставил этот домик, а для себя, для души. За день выходило на меня 2 – 3 небольших табунка, из которых я выбивал штук пять, и всё. Выходили они из леса на открытое место метрах в двухстах от меня. За ними я наблюдал через отверстие для трубы. С утра, когда было холодно, затыкал его варежкой, но к обеду, когда солнце подымалось над горами и нагревало тёмный верх палатки, в этом не было необходимости. Сразу перед выходом лежала голова оленя с ветвистыми рогами, которые служили мне упором для стрельбы. Шумел примус, пахло свежезаваренным чаем, тепло было на душе и в палатке! Всегда с трепетом и сожалением вспоминаю о таких моментах, не повторится же они никогда! Возможно, будут похожие, но не такие. Судьба делает нам такие подарки только раз, и бережем мы их в своей памяти, как сокровище, до конца дней своих.